10 серий документальной записи – не архивной, а по следам. В течение многих лет Ланцман искал людей, имевших самое разное отношение к происходившему, и собирал их свидетельства. Это было в 1980-х, и респонденты Ланцмана по преимуществу еще не успели состариться. Взрослые люди с устоявшейся жизнью, имеющие семью, сделавшие карьеру. Это были крестьяне, жившие рядом с железнодорожными станциями Треблинка или Собибор, поляки, жители Варшавы и Кракова, чехи из округи Терезиенштадта, машинисты паровозов, административный персонал лагерей и сами заключенные, выжившие и согласившиеся рассказать.
Как бы цинично это ни прозвучало, но, когда слушаешь их истории, невольно приходит мысль – сколько киносюжетов можно «настричь» со всего этого. Потому что их истории настолько же художественны, насколько и ужасны. И тут «Пианист» Полански – слабоподражательная работа с историей.
Фантастическая съемка мест, на которых раньше были лагеря и не осталось ничего, ни камня, города и деревеньки, сохранившие пули в своих стенах, ж/д станции, не менявшие названия и направлений путей, узкоколейки, заросшие высокой травой.
Фантастические крупные планы лиц людей, кажется, совсем не подготовленных, вспоминающих на ходу, не стесняющихся говорить свою правду. Такая красота лиц, настоящих, оторванных от работы, возвращающихся со службы в костеле, сидящих на лавочке в теньке, спасаясь от солнца. И все же.
После посещения Терезина-Терезиенштадта у меня возник вопрос – как можно жить в таких местах и при этом не нажить психических расстройств разной тяжести. Как выяснилось, можно. Живут семьи, растят детей, водят в школу, а возле окна дырки от стрельбы из автомата, а под боком антикварный магазин, где продаются очень старые вещи и, возможно, те самые старые вещи, а в ста метрах – казармы, а за рекой – крематорий. Может быть, так даже лучше? Но верится слабо.
Многие из опрошенных Ланцманом крестьян и рабочих, наблюдавших ежедневно разгрузку вагонов или слышавшие стоны с мест длительной стоянки составов, говорили как по уговору, что то одна жизнь, а то другая. И как бы страшно ни было, все-таки времена года диктуют свои правила, гонят на пашни, сенокосы, выгоны. Что, да, жалко было, но что поделать они могли. Жизнь продолжается для любого человека в любом месте с любой историей.
В фильм попали самые разные люди – от простых свидетелей до узников и надсмотрщиков. Был также историк, к сожалению не названный, дающий очень интересную оценку случившегося с точки зрения предыдущего опыта уничтожения людей и евреев в частности.
Был объяснен тот факт, который дает право некоторым ученым и журналистам отрицать холокост, а именно – отсутствие каких-либо свидетельств, документов, списков, приказов, отсутствие даже слова «уничтожение». Мне же всегда казалось, что уничтожать улики – это нормально, а уничтожить такие улики – нормально вдвойне. Ведь нацисты запрещали говорить о том, что происходит с евреями. Ни население, ни евреи ничего не знали, хотя бы по началу. Даже в некоторых художественных кинолентах это было показано. Чтобы не вызвать панику, евреям вплоть до дверей газовой камеры не говорилось, что их ожидает. А если просачивались слухи, то приходилось заталкивать силой.
Так вот. Именно поэтому не осталось свидетельств. Все сжигалось, все закапывалось, все уничтожалось, хоть и не называлось этим словом. Говорилось - «решить окончательно». И пляши как хочешь. Почему-то об этом «решить окончательно» не говорит гуру стилистики Третьего рейха Виктор Клемперер. И почему это не является достаточным объяснением, например, для Селина?
Почему люди на это решились? Ведь, как говорит Ланцман, «истребить не так просто. Сначала надо было сделать первый шаг. Потом еще, и еще». О шагах говорит в статье «Другие» Гальего, переживший свое детское гетто: «Первый шаг в цепочке разделения "свой"-"чужой"-"враг" - самый сложный. Убедить себя и других в том, что они - чужие, очень непросто. Второй шаг гораздо легче. Убедить толпу в том, что чужие - враги, уже легче. Но до разделения живых людей на своих и чужих, до кровопролития и тотальной вражды всегда и везде следует отрицание очевидной истины, что тот, другой - такой же человек, как и ты сам».
Зачем нужны гетто? Опять шаги. «Первый шаг - изоляция. Изоляция физическая и духовная. Второй шаг - уничтожение. Самое страшное, самое бесчеловечное, что можно сотворить с живым существом, - изолировать его от внешнего мира. От изоляции до уничтожения не один шаг, изоляция и уничтожение идут рука об руку, рядом».
___
Холокост – конкретный вид уничтожения через массовое сожжение. «Шоа» – это еврейская гибель вообще, катастрофа, «то, после чего трудно не измениться».
И под конец цитата: Если нация, зная о преступлениях правительства, не предпринимает никаких попыток изменить политику своего правительства, то она ответственна за преступления правительства в той же мере, как и само правительство.